Буцких Николай Валерьевич 

культуролог, преподаватель Народного Православного Университета (г. Санкт-Петербург).

 На одной из миниатюр богато иллюстрированного самарского списка Жития Варлаама и Иоасафа, изображен человек, сидящий на дереве. Ниже, напротив друг друга, находятся единорог и змий-дракон. Этот притчевый сюжет ныне незаслуженно позабыт, однако он был весьма распространен как в русской, так и европейской литературе и искусстве.

Рукопись XVII века. Житие и жизнь преподобных отец наших Варлаама пустынника и Иоасафа царевича Индийскаго.

 Сюжет миниатюры восходит к притче из Жития, которую рассказал отшельник Варлаам индийскому царевичу Иоасафу. Ни точное время возникновения, ни автор повести нам не известны, но определенно можно сказать, что имя Иоасаф – это искаженная версия Ботхисатвы, то есть Будды. История всего произведения заслуживает отдельного рассмотрения, мы же остановимся именно на нашей притче о единороге.

Притча о единороге. Миниатюра из арабской рукописи Жития Варлаама и Иоасафа. BNF Arabe 274

 Итак, в притче наша жизнь уподобляется человеку, который, убегая от злого единорога, случайно попал в ров. Схватившись за дерево, и уже чувствуя себя в безопасности, он увидел змия на дне рва, хотящего его поглотить и двух мышей, которые подгрызали корень дерева. Помимо этих напастей из стены рва показались четыре головы аспидов. Взглянув наверх, он увидел немного меда, стекающего с дерева, и захотел его съесть, совершенно забыв об опасности. Толкование этой притчи такое: единорог – символ смерти, змий – чрево ада, аспиды – элементы, из которых состоит тело человека, мыши – день и ночь. Мед же символизирует кратковременные земные удовольствия.

 Была известна на Руси и другая версия этой притчи, озаглавленной «О богатых». В ней человек убегает ото льва и верблюда и попадает в колодец, в котором растут два дерева: одно с серебряными листьями, другое с золотыми. Он хватается за первое, а горлица и ворон бросают ему смоквы и горящие угли. Однако такой вариант не закрепился в иконографии.

Миниатюра из английской Псалтири XV века.

 Притча известна и буддийской литературе, так, в "Собрании камней и песка" (произведение это восходит к XIII веку) встречается подобный сюжет с небольшими изменениями, вместо единорога за человеком гонится тигр, а место меда занимает сладкая земляника.

 Оригинал притчи мы обнаруживаем в Махабхарате, памятнике древнеиндийской литературы. Время ее создания, по некоторым оценкам, рубеж II и I тысячелетия до н.э., в то время не было еще ни Гомера, ни библейских пророков. А значит притча - один из древнейших литературных сюжетов во всем мире! Между тем, сюжет в индийской истории более витиеват, чем все последующие.

 В «Книге о женах» некий человек забрел в лес сансары, вид которого «внушил бы ужас самому богу Смерти», лес этот сторожила женщина преужасного вида, и встречалось еще много страшных вещей. Человек прыгнул в колодец и повис на лиане вверх ногами. Сверху к нему подбирался шестиликийдвенадцатиногий слон, снизу поджидал змей, и все те же черные и белые мыши подгрызали дерево. Кроме этого он увидел мед, стекающий струйками в окружении злых пчел. Он пил его, но не мог насытиться.

Диаконские врата иконостаса новгородского Софийского собора.

 Толкование древней истории весьма сходно с христианским аналогом. Лиана – привязанность к жизни, пчелы – чувственные желания, мыши – день и ночь. Однако змей оказывается не чревом ада, а Временем, сторожащая женщина – Старостью, а слон – Годом с четырьмя сезонами и двенадцатью месяцами.

 Интересно, что индийская символика имела параллели в христианстве, чем и можно объяснить ее широкое хождение. Так, образ жизни как дерева использует Иоанн Креститель, говоря, что «уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь».

 Образ меда как кратковременного удовольствия напоминает эпизод из Первой книги Царств, в которой Ионафан говорит: «Вкушая, вкусих мало меда… и се аз умираю».

Секира при древе. Миниатюра Балтиморского Минология XI века (Baltim. Cod. W. 521).

 Фигура злого единорога, ныне непривычная для нас, был характерна для  эпохи Средневековья. Так, византийский  Физиолог (книга о свойствах животных, растений и камней) говорит о единороге: «Не можетьприближитися к нему ловець, зане силенъ есть», а пророк Давид молит Господа: «Спаси меня от пасти льва и от рогов единорогов, услышав, избавь меня»

 Таким образом, произведение попало в христианскую Грецию, а следом и на Русь, заняввесьма видное место в древнерусской литературе. Из Жития притча попала в другие сборники: Златую цепь, Измарагд, а также в Пролог, один из популярнейших памятников древнерусского книжного наследия. Под 19 ноября  находим нашу притчу, озаглавленную «О временнем сем веце». Из Пролога притча попала в старообрядческие сборники, число которых даже не поддается счету.

Притча о единороге. Миниатюра из старообрядческого сборника.

 Сюжет был настолько популярен, что стал иллюстрацией к 143 псалму в византийских, а позже и русских рукописях. Миниатюры этиочевиднопоясняют слова: «Человек подобен дуновению; дни его - как уклоняющаяся тень», являясь метафорой скоротечности нашей жизни.

Миниатюры из Псалтири Барберини Barb.gr.372 (Византия, XI в.) 

Киевская Псалтирь 1397г. (РНБ инв. ОЛДП. F. 6).

 Что касается западной иконографии, иллюстрации к притчетакже были весьма распространены как в миниатюре, так и других жанрах: фресковой живописи, рельефах (например, в Соборе св. марка и Пармском баптистерии). Иногда элементы Притчи включали и в другие композиции, например, две мыши изображались у Древа Познания в сцене Искушения Евы.

Грехопадение с двумя мышами. Австрийская фреска.

 На Руси, помимо упомянутых маргиналий в Псалтирях и собственно миниатюр к Житию, сюжет встречается и в иконописи (например, на иконе Богоматери Боголюбской XVI века, на двери в жертвенник Софийского собора в Новгороде) и иных жанрах. Благодаря популярности сюжет попал и в прикладное искусство. Так, притча о единороге встречается в изображениях на ярославских изразцах XVII века.

Фрагмент иконы «Богоматерь Боголюбская». Русь, 1545г.

 Популярность этого сюжета в иконописи можно объяснить не только распространенностью самого текста, но и сходством с представлениями о классическом Древе Жизни. У его основания принято было изображать борьбу двух символических животных, как правило, единорога и льва. Поскольку и древо, и единорог есть в нашем сюжете, а лев отсутствует, его заменяли другими популярными персонажами, например, Китоврасом - кентавром. Такое изображение мы встречаем на клейме Васильевских врат Софийского собора (Новгород, 1336).

Фрагмент притчи с западноевропейской фрески.

 Так, индийская историядогомеровской эпохи стала частью христианского наследия, вобрав в себя русские языческие представления о мировом порядке. Однако подобная популярность может быть объяснена не только универсальностью образов притчи, но, как заметил Лев Толстой, пересказав этот сюжет в своей «Исповеди», ее непреложной истинностью:

 «Я ясно вижу дракона, и мед уже не сладок мне. Я вижу одно – неизбежного дракона и мышей, – и не могу отвратить от них взор. И это не басня, а это истинная, неоспоримая и всякому понятная правда».

ПРИТЧА О ЕДИНОРОГЕ

(транслитерация и перевод)

ОЛДП. Q.XVII