Мышки времени и злой единорог (об одном древнем сюжете).

Притча о единороге (об одном древнем сюжете).

Буцких Николай Валерьевич

культуролог, преподаватель Народного Православного Университета (г. Санкт-Петербург).

На одной из миниатюр богато иллюстрированного самарского списка Жития Варлаама и Иоасафа, изображен человек, сидящий на дереве. Ниже, напротив друг друга, находятся единорог и змий-дракон. Этот притчевый сюжет ныне незаслуженно позабыт, однако он был весьма распространен как в русской, так и европейской литературе и искусстве.

ОЛДП Q. XVII (45)

Рукопись XVII века. Житие и жизнь преподобных отец наших Варлаама пустынника и Иоасафа царевича Индийскаго.

Сюжет миниатюры восходит к притче из Жития, которую рассказал отшельник Варлаам индийскому царевичу Иоасафу. Ни точное время возникновения, ни автор повести нам не известны, но определенно можно сказать, что имя Иоасаф – это искаженная версия Ботхисатвы, то есть Будды. История всего произведения заслуживает отдельного рассмотрения, мы же остановимся именно на нашей притче о единороге.

Притча о единороге. Миниатюра из арабской рукописи Жития Варлаама и Иоасафа. BNF Arabe 274

Итак, в притче наша жизнь уподобляется человеку, который, убегая от злого единорога, случайно попал в ров. Схватившись за дерево, и уже чувствуя себя в безопасности, он увидел змия на дне рва, хотящего его поглотить и двух мышей, которые подгрызали корень дерева. Помимо этих напастей из стены рва показались четыре головы аспидов. Взглянув наверх, он увидел немного меда, стекающего с дерева, и захотел его съесть, совершенно забыв об опасности. Толкование этой притчи такое: единорог – символ смерти, змий – чрево ада, аспиды – элементы, из которых состоит тело человека, мыши – день и ночь. Мед же символизирует кратковременные земные удовольствия.

Была известна на Руси и другая версия этой притчи, озаглавленной «О богатых». В ней человек убегает ото льва и верблюда и попадает в колодец, в котором растут два дерева: одно с серебряными листьями, другое с золотыми. Он хватается за первое, а горлица и ворон бросают ему смоквы и горящие угли. Однако такой вариант не закрепился в иконографии.

Псалтирь XV в

Миниатюра из английской Псалтири XV века.

Притча известна и буддийской литературе, так, в "Собрании камней и песка" (произведение это восходит к XIII веку) встречается подобный сюжет с небольшими изменениями, вместо единорога за человеком гонится тигр, а место меда занимает сладкая земляника.

Оригинал притчи мы обнаруживаем в Махабхарате, памятнике древнеиндийской литературы. Время ее создания, по некоторым оценкам, рубеж II и I тысячелетия до н.э., в то время не было еще ни Гомера, ни библейских пророков. А значит притча - один из древнейших литературных сюжетов во всем мире! Между тем, сюжет в индийской истории более витиеват, чем все последующие.

В «Книге о женах» некий человек забрел в лес сансары, вид которого «внушил бы ужас самому богу Смерти», лес этот сторожила женщина преужасного вида, и встречалось еще много страшных вещей. Человек прыгнул в колодец и повис на лиане вверх ногами. Сверху к нему подбирался шестиликийдвенадцатиногий слон, снизу поджидал змей, и все те же черные и белые мыши подгрызали дерево. Кроме этого он увидел мед, стекающий струйками в окружении злых пчел. Он пил его, но не мог насытиться.

Диаконские врата иконостаса новгородского Софийского собора.

Толкование древней истории весьма сходно с христианским аналогом. Лиана – привязанность к жизни, пчелы – чувственные желания, мыши – день и ночь. Однако змей оказывается не чревом ада, а Временем, сторожащая женщина – Старостью, а слон – Годом с четырьмя сезонами и двенадцатью месяцами.

Интересно, что индийская символика имела параллели в христианстве, чем и можно объяснить ее широкое хождение. Так, образ жизни как дерева использует Иоанн Креститель, говоря, что «уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь».

Образ меда как кратковременного удовольствия напоминает эпизод из Первой книги Царств, в которой Ионафан говорит: «Вкушая, вкусих мало меда… и се аз умираю».

Секира при древе. Миниатюра Балтиморского Минология XI века (Baltim. Cod. W. 521).

Фигура злого единорога, ныне непривычная для нас, был характерна для эпохи Средневековья. Так, византийский Физиолог (книга о свойствах животных, растений и камней) говорит о единороге: «Не можетьприближитися к нему ловець, зане силенъ есть», а пророк Давид молит Господа: «Спаси меня от пасти льва и от рогов единорогов, услышав, избавь меня»

Таким образом, произведение попало в христианскую Грецию, а следом и на Русь, заняввесьма видное место в древнерусской литературе. Из Жития притча попала в другие сборники: Златую цепь, Измарагд, а также в Пролог, один из популярнейших памятников древнерусского книжного наследия. Под 19 ноября находим нашу притчу, озаглавленную «О временнем сем веце». Из Пролога притча попала в старообрядческие сборники, число которых даже не поддается счету.

Притча о единороге. Миниатюра из старообрядческого сборника.

Сюжет был настолько популярен, что стал иллюстрацией к 143 псалму в византийских, а позже и русских рукописях. Миниатюры этиочевиднопоясняют слова: «Человек подобен дуновению; дни его - как уклоняющаяся тень», являясь метафорой скоротечности нашей жизни.

Миниатюры из Псалтири Барберини Barb.gr.372 (Византия, XI в.)

Киевская Псалтирь 1397г. (РНБ инв. ОЛДП. F. 6).

Что касается западной иконографии, иллюстрации к притчетакже были весьма распространены как в миниатюре, так и других жанрах: фресковой живописи, рельефах (например, в Соборе св. марка и Пармском баптистерии). Иногда элементы Притчи включали и в другие композиции, например, две мыши изображались у Древа Познания в сцене Искушения Евы.

Австрийская фреска.

Грехопадение с двумя мышами. Австрийская фреска.

На Руси, помимо упомянутых маргиналий в Псалтирях и собственно миниатюр к Житию, сюжет встречается и в иконописи (например, на иконе Богоматери Боголюбской XVI века, на двери в жертвенник Софийского собора в Новгороде) и иных жанрах. Благодаря популярности сюжет попал и в прикладное искусство. Так, притча о единороге встречается в изображениях на ярославских изразцах XVII века.

1545г.

Фрагмент иконы «Богоматерь Боголюбская». Русь, 1545г.

Популярность этого сюжета в иконописи можно объяснить не только распространенностью самого текста, но и сходством с представлениями о классическом Древе Жизни. У его основания принято было изображать борьбу двух символических животных, как правило, единорога и льва. Поскольку и древо, и единорог есть в нашем сюжете, а лев отсутствует, его заменяли другими популярными персонажами, например, Китоврасом - кентавром. Такое изображение мы встречаем на клейме Васильевских врат Софийского собора (Новгород, 1336).

Западноевропейская фреска.

Фрагмент притчи с западноевропейской фрески.

Так, индийская историядогомеровской эпохи стала частью христианского наследия, вобрав в себя русские языческие представления о мировом порядке. Однако подобная популярность может быть объяснена не только универсальностью образов притчи, но, как заметил Лев Толстой, пересказав этот сюжет в своей «Исповеди», ее непреложной истинностью:

«Я ясно вижу дракона, и мед уже не сладок мне. Я вижу одно – неизбежного дракона и мышей, – и не могу отвратить от них взор. И это не басня, а это истинная, неоспоримая и всякому понятная правда».

Гравюра.

ПРИТЧА О ЕДИНОРОГЕ

(транслитерация и перевод)

ОЛДП. Q.XVII

ПРИТЧЯ О ИНОРОЗЕ.

Подобны быти мня, мужеви бегающему от лица инорога, иже не терпя гласа его // л. 182

ПРИТЧА О ЕДИНОРОГЕ.

…Подобны, думаю, человеку, убегающему от единорога: не в силах вынести его голоса//

И страшнаго его рыкания но крепко бегаше, да не будет тому в снедь внегдаже течаше быстро, в великую впаде в пропасть. внегдаже впасти сему в ня простер руце, и за древо некое похитився и крепко держашеся. и на розсосе некоей нозе утвердив. мняшеся прочая в мире быти и в твердыни. возрев убо виде две мыши. белу убо едину, а другую черну, подгрызающи корень древу егоже бе держася и еликоже вмале приближающимася има сие // л.183

и страшного его рычания, он быстро мчался, чтобы не быть съеденным. Когда же (он) быстро бежал, то упал в большую пропасть. Когда же он падал в нее, то простер руки и, ухватившись за дерево, крепко держался. И в расселину ноги установив, думал, что в покое находится и безопасности.Посмотрев же (вниз), увидел двух мышей, одну белую, а другую черную, которые подгрызали корень дерева, за которое (он) держался и медленно приближали

искоренити. посмотрив же во дно пропасти виде змия страшна зрением огнем дышуща и яро иззверяющася. уста же яро разинувше и пожрети его грядуща. возрев же паки на степень он на немже бяше нозе его утвердил видев четыре главы аспидовы, и от стены изникше на немже стояше. возревже очима виде от ветвий древа оного мало меда каплюща. остави убо пещися от одержащих его бед. како внеуду убо инорог люте неистовяся, искаше снести его. долу же горкий змии зияет. пожрети его, древо же занеже ся бе похитил елико же вмале искоренитися хотяше. нозе же на полсцей и неверней степени утвердил бяше. толиких и таковых зол забыв устремися к сладости мало меда оного; се есть подобие прелести жития сего прельща-ющих, егоже сказание ныне реку ти. инорог убо есть образ смерти. гоняй убо постигнути адамский род. пропасть же мир есть исполнь сый всяческих зол, и смерто-носных сетей, древо же еже от двою мышей непрестанно подгрызаемо егоже ухитивше//184

его падение. Посмотрев же на дно пропасти, (он) увидел страшного на вид змея, дышущего огнем, и с яростным взором, страшно разевающего пасть, желая его поглотить. Посмотрев же вновь на выступ, на котором стоял, он увидел четыре головы аспидов, которые вылезли из стены, на которую он опирался. Подняв глаза, он увидел, что с ветвей дерева понемногу капает мед. Перестав беспокоиться о приключившихся с ним бедах: что снаружи неистовствует единорог, желая его съесть, внизу злой змей разинул пасть, чтобы его поглотить, дерево же, за которое он ухватился, готово упасть, а ноги стоят на скользком и ненадежном выступе, - об этих бедах позабыв, он устремился к наслаждению медом. Это подобие прельстившихся обманом этой жизни, смысл же его сейчас расскажу тебе. Ибо единорог – это образ смерти, желающей настигнуть род Адама. Пропасть же – это мир, полный всякого рода злых и смертоносных сетей. Дерево, непрестанно подгрызаемое двумя мышами, за которое схватившись,//

держимся, время есть коегождо жизнь скращеваема и скончеваема часов ради дневных и нощных и к посечению помале приближается, четыре же аспиды иже от четырех прелестных и несоставленых состав, составление человеческаго телесе назнаменует. имже безчинно сим и мутящимся телесное разрушается составление. к сим же и огнеобразный он и неистов сий змий, страшную проображает утробу жадающай прияти мира сего красная паче будущих благ изволивших. медовная капля сладость являет мира сего сладких ими же той прельщая свои други, не оставляет их пещися о своем спасении.

держимся, - это время, которое сокращает и приближает к концу жизнь каждого из-за смены дня и ночи, и усекновение древа медленно приближается. Четыре аспида означают, что человеческое тело состоит из четырех обманчивых и непрочных стихий. Когда же они находятся в беспорядке и расстройстве, то состав человеческого тела разрушается. К тому же и огневидный и неистовый змей изображает чрево ада, желающее поглотить тех, кто возжелал удовольствия этого мира больше, чем благ будущей жизни. Капля меда показывает наслаждения этого мира, которыми он (мир) прельщает своих сторонников, не давая им заботиться о своем спасении.